Текст JANE EYRE: GATESHEAD HALL

Текст JANE EYRE: GATESHEAD HALL с переводом.

JANE EYRE: GATESHEAD HALL
ДЖЕЙН ЭЙР: РАТУША Г. ГЕЙТСХЕД

John had not much affection for his mother and sisters, and a strong dislike for me. He bullied and punished me; not two or three times in the week, nor once or twice in the day, but continually: every nerve I had feared him, and every morsel of flesh in my bones shrank when he came near. There were moments when I was bewildered by the terror he made me feel, because I was helpless to do anything about his threats or his inflictions; the servants did not like to offend their young master by taking my side against him, and Mrs Reed was blind and deaf on the subject: she never saw him strike or heard him abuse me, though he did both now and then in her very presence, more frequently, however, behind her back.		Джон особо не любил ни мать, ни сестер, и сильно не любил меня. Он тиранил и обижал меня; не два или три раза в неделю и даже не раз или два в день, а постоянно — каждый нерв, который у меня был, страшился его и каждый кусочек моей плоти в костях сжимался, когда он приближался. Были моменты, когда я была в недоумении от того ужаса, который он заставлял меня чувствовать, потому что я была беспомощна сделать что-либо с его угрозами и проказами; слуги не желали обижать своего хозяина и принимали его сторону, а миссис Рид была слепа и глуха к этой теме: она никогда не видела, как он бьет и не слышала, как он издевается надо мной, хотя она знала и о том, и о другом; и более того, это происходило в ее присутствии, однако в большей степени за ее спиной.
Habitually obedient to John, I came up to his chair: he spent some three minutes in thrusting out his tongue at me as far as he could, without damaging the roots: I knew he would soon strike, and while dreading the blow, I thought about the disgusting and ugly appearance of him who would shortly deal it. I wonder if he read that idea in my face; for, all at once, without speaking, he struck suddenly and strongly. I tottered, and on regaining my balance moved back a step or two from his chair.		Привычно подчиняясь Джону, я подошла к его стулу; около трех минут он показывал мне язык, вытягивая на такую длину, на которую только мог, чтобы не повредить корни; я уже знала, что вскоре он меня ударит, и, боясь удара, я подумала об отвратительной и безобразной внешности того, кто вскоре ее проявит. Интересно, понял ли он эту мысль по моему лицу, ибо сразу же без всяких слов он внезапно и сильно нанес удар. Я отшатнулась и, снова придя в равновесие, отступила на шаг или два от стула.
“That is for your impudence in answering mama a while ago,” said he, “and for your sneaking way of getting behind curtains, and for the look you had in your eyes two minutes ago, you rat!”		«Это тебе за то, что ты бесстыдно отвечала маме некоторое время назад», сказал он — «и за то, что ты украдкой прячешься за шторами, и за то, как ты смотрела две минуты назад, ты, крыса!»
Accustomed to John Reed’s abuse, I never thought of replying to it. My worry was how to endure the blow which would certainly follow the insult.		Привыкшая к издевательствам Джона Рида, я никогда не думала отвечать на него. Моей заботой было, как выдержать удар, который обязательно следовал за оскорблением.
“What were you doing behind the curtain?” he asked.		«Что ты делала за шторами?» — спросил он.
“I was reading.”		«Я читала».
“Show the book.”		«Покажи книгу».
I returned to the window and fetched it.		Я вернулась к окну и принесла ее.
“You have no right to take our books. You are a dependant, mama says. You have no money. Your father left you none. You ought to beg, and not to live here with gentlemen’s children like us, and eat the same meals we do, and wear clothes at our mama’s expense. Now, I’ll teach you to rummage through my bookshelves: for they ARE mine; all the house belongs to me, or will do in a few years. Go and stand by the door, out of the way of the mirror and the windows.”		«У тебя нет права брать наши книги. Мама говорит, что ты нахлебница. У тебя нет денег. Твой отец нисколько тебе не оставил. Тебе следует попрошайничать, а не жить здесь с детьми благородных людей, как мы, и есть такую же еду, как и мы, и носить одежду за счет нашей мамы. Теперь я проучу тебя за то, что ты шаришься по книжным полкам, так как они мои; весь дом принадлежит мне или будет принадлежать через пару лет. Иди и встань у двери, прочь от зеркала и окон».
I did so, not at first aware of his intentions, but when I saw him lift the book and get ready to hurl it, I instinctively moved aside with a cry of alarm: not soon enough, however; the volume was flung, it hit me, and I fell, striking my head against the door and cutting it. The cut bled, the pain was sharp. My terror had passed its climax, other feelings took over.		Я так и сделала, сначала не понимая его намерений, но когда я увидела, как он поднял книгу и приготовился швырнуть ее, я инстинктивно отпрянула в стороны с тревожным криком, но не вовремя — книгу швырнули, и она ударила меня, и я упала, ударившись головой об дверь и поранив ее. Рана кровоточила, боль была острой. Мой страх перешел через высшую точку, и меня охватили другие чувства.
“Wicked and cruel boy!” I said. “You are like a murderer — you are like a slave-driver — you are like the Roman emperors!”		«Злой и жестокий мальчик!» — произнесла я. «Ты словно убийца, ты как надсмотрщик над рабами, ты похож на римских императоров!»
I had read Goldsmith’s History of Rome, and had formed my opinion of Nero, Caligula etc. Also I had drawn parallels in silence, which until now I had never thought to declare aloud.		Я читала «Историю Рима» Голдсмита, и у меня сложилось впечатление от Нерона, Калигулы и тому подобных. Также в тишине я рисовала параллели, которые не решалась озвучивать до недавнего момента.
“What! what!”, he cried. “Did she say that to me? Did you hear her, Eliza and Georgiana? I’ll tell mama! but first…”		«Что! Что!» — закричал он. «И это она говорит мне? Вы слышали ее, Элиза и Джорджиана? Я расскажу маме, но сначала…»
He ran headlong at me: I felt him grasp my hair and my shoulder. I really saw in him a tyrant, a murderer. I felt a drop or two of blood from my head trickle down my neck, and was aware of deep suffering: these sensations for the time predominated over fear. I don’t very well know what I did with my hands, but he called me “Rat! Rat!”, and bellowed out aloud. Help was near him: Eliza and Georgiana had run for Mrs Reed, who was upstairs: she now came upon the scene, followed by Bessie and her maid Abbot. We were parted: I heard the words: “Dear! Dear! How disgraceful to fly at Master John!” “Did ever anybody see such a picture of passion?”		Он очертя голову устремился на меня; я почувствовала, как он схватил меня за волосы и плечи. Я и вправду видела в нем тирана, убийцу. Я ощутила, как капля или две покатились по моей шее, и мне было так мучительно, и эти ощущения на какое-то время затмили страх. Я не очень хорошо помню, что делала моими руками, но он прокричал мне: «Крыса! Крыса!» и громко разревелся. К нему подоспели на помощь; Элиза и Джорджиана побежали за миссис Рид, которая была наверху; она вскоре подоспела на место, за ней следовали Бесси и ее горничная Эббот. Нас развели по сторонам; я слышала слова: «Дорогая! Дорогая! Как же постыдно бросаться на господина Джона!» «Видел ли кто-нибудь когда-нибудь такую картину буйства?»
Then Mrs Reed said: “Take her away to the Red-room, and lock her in there.” Four hands were immediately laid upon me, and I was taken upstairs.		Потом миссис Рид сказала: «Отведите ее в красную комнату и заприте ее там». Четыре руки немедленно схватили меня, и я была отведена наверх.